История 1. Человек в белом плаще
«В писании первое, что всегда говорит явившийся человеку ангел — Не бойся!».
«Срочно приезжай. Маме плохо. Можешь не успеть», — каждое слово полученной от сестры безжалостной телеграммы вбивалось в мозг, словно раскалённый гвоздь.
Людмила захлопнула за поселковым почтальоном дверь, прошла в комнату и, не глядя, без сил опустилась на стул. Она готовилась к худшему, но не думала, что это может случиться так скоро. Рука нащупала сигаретную пачку, и горьковатый дым привёл её в себя.
«Дёрнул меня чёрт застрять в этом захолустье на лишнюю неделю! Должна была быть в Питере ещё двадцатого марта, на дворе уже двадцать третье, а я по-прежнему здесь плюшками балуюсь!».
Нет, конечно, ей очень нравилось здесь, вдали от бестолковой суеты мегаполиса, да и плюшки, а также шанежки, ватрушки и прочие кулинарные чудеса у Маргариты Степановны удавались на славу, но так расслабиться…
Она вспомнила, как сухая, похожая на птичью лапку мамина рука сжала её кисть:
— Людочка… Понимаю, звучит глупо, но похоже, у меня осталась единственная надежда. Я никогда не верила во всякие зелья заговорённые, но Маргарита так расхвалила эту бабку Ефросинью… И Илларион-алкаш, якобы от цирроза излечился, и Елизавета Афанасьевна от рожи! Господи, да я сколько её помнила, она с этим бинтом грязным на ноге ходила, а тут уговорили её, наконец, Ефросинин настой выпить — и на тебе! Врачи ничего не говорят — ходят, рожи отворачивают, но я-то и так уже всё знаю! Может, поможет? А? Может, поможет?
Вот это вот мамино «Может, поможет?» и заставило её бросить недописанный очерк (аванс за который, между прочим, был получен и благополучно проеден), сесть в поезд и через два дня оказаться в маленьком посёлке на правом берегу Оки, в волжском захолустье.
Здесь жила Маргарита, мамина сводная сестра, а рядом, в точно таком же (две капли воды — не отличить!) посёлке принимала своих пациентов, пользуя их всякими диковинными отварами, Ефросинья Илларионовна, местная целительница. Слухи про неё ходили разные — говорили, что она потомственная колдунья, говорили, что может не только от болезни избавить, но и порчу навести… Говорили, словом, разное, но услугами её пользовались исправно.
Сама она эти слухи никак не комментировала, но плату за лечение брала — не так много, кстати, по питерским меркам, которыми привыкла руководствоваться Людмила.
Вот и тогда, когда взмыленная (на Оке неожиданно оказалось тепло — каких-нибудь три градуса мороза, а она напялила самую тёплую шубу!), с огромной сумкой в руке, Людмила постучалась в дверь аккуратного домика на окраине, хозяйка молча открыла дверь и посторонилась, приглашая войти в дом.
— Здравствуйте! Я, Ефросинья Илларионовна, из Питера к Вам. У меня проблема…
— Понятно, что проблема, — голос хозяйки оказался низким и очень приятным для слуха, — ко мне из Питера без проблем не ездят.
Она окинула Людмилу внимательным изучающим взглядом:
— Проблема-то не у тебя ведь. У матери? Что — рак, инсульт, сердце?
— Рак, — выдавила из себя Людмила, — поджелудочной…
— Что врачи говорят? Да присядь ты, — она указала на старинное, обитое кожей кресло.
— Говорят, что последняя ремиссия подходит к концу. Осталось совсем немного — месяц, два, быть может.
— Молодец! Вовремя приехала — успеем. Завтра приходи за отваром. Деньги-то привезла?
— Немного, — выдавила из себя Людмила, обескураженная внезапным вопросом.
— А я много-то и не беру, — засмеялась хозяйка. — Испугалась? Три тысячи дашь — и договоримся.
— Долларов?
— Мы же не в Америке живём — рублей.
— Дам!
Вот в этот-то момент Людмила вдруг почему-то поверила, что всё будет хорошо, что по-другому у этой женщины не бывает и быть не может.
Так вот всё и устроилось. На следующий день она постучалась в уже знакомую дверь и получила настойку в литровой банке с закатанной крышкой и подробные инструкции.
Это было совсем недавно — каких-то три дня прошло, и вот теперь она сидит у стола со скомканной телеграммой в руке и чувствует, как на глаза наворачиваются слёзы, а в душе поднимается отвращение к самой себе: «Наелась коржиков? Красотами зимними налюбовалась? От большого города отвлеклась? От работы надоевшей? Дура! Какая же ты дура! Три дня прошло! Понадеялась на ремиссию!».
Долго ругать себя не пришлось. В прихожей стукнула дверь, раздался топот отряхиваемых валенок, и в комнату вошла тётя Маргарита.
Долго оценивать ситуацию той не пришлось — она мгновенно разглядела заплаканные глаза Людмилы, скомканную телеграмму в руке и, невольно привалившись к стене, спросила:
— Что? Александра?
— Угу, — выдавила из себя Людмила, протянула её телеграмму и разрыдалась.
Маргарита Степановна пробежала по скомканному листку, побледнела, однако быстро взяла себя в руки:
— Надо ехать тебе срочно! И кончай рыдать — ничего страшного ещё не случилось!
— А вдруг я не успею! Вдруг! — сквозь слёзы выкрикнула Людмила.
— Успеешь! Сегодня двадцать третье? Завтра поезд с утра, они по чётным числам в десять часов через нашу станцию проходят.
— А сегодня? А по нечётным во сколько? Успею?
Маргарита вздохнула, подошла к столу, надела очки и долго рылась в ящике:
— Вот — нашла. Расписание вроде не изменилось — по нечётным дням в половину пятого.
— А сейчас сколько? — Людмила кинулась к сумке на диване, вытряхнула содержимое и схватила мобильник.
— О, Боже! Почти два часа! Успею! Обязательно успею!
— Может, успеешь, — рассудительно сказала Маргарита Степановна, — если только Володя Трапезников, шофёр нашего автобуса поселкового, нажраться не успел. А за ним не заржавеет!
— Но попробовать! Попробовать-то можно?
Людмила лихорадочно стала собирать в сумку попавшиеся под руку вещи, дёрнула молнию, вынесла сумку в прихожую. Вернувшись в комнату, бросилась к вешалке и схватила шубу. Маргарита Степановна молча наблюдала за лихорадочными сборами, потом взяла пробегавшую мимо Людмилу за плечи, развернула к себе и серьёзно сказала:
— Люда, дай мне слово, что если Володя Трапезников не поедет, то пешком на станцию ты не пойдёшь!
— Тётя Рита, да как же я пешком-то доберусь, если рейсовый автобус полтора часа едет?
— Это он в объезд через Николкино да через мост полтора часа едет. А если пешком по отмелям через Оку, то летом за сорок минут можно обернуться.
— Летом! А сейчас?
— А сейчас не вздумай! Теплынь какая на дворе — Ока вот-вот ото льда вскроется — и прощай, наша Людочка, вместе с маминым лекарством.
— Да что же я, дура? Ну, дура, конечно, но не до такой же степени!
Людмила наконец закончила натягивать шубу, завязала шарф и, повернувшись к Маргарите Степановне, серьёзно сказала:
— Через реку не пойду. Честное слово!
Потом заторопилась, обняла тётю, чмокнула её в щеку:
— Всё, тятя Рита! Спасибо Вам за всё! Держите тут кулаки за меня и за маму! Я успею! Всё будет хорошо!
На пороге обернулась и ещё раз сказала:
— Через реку не пойду!
До площади, где останавливался рейсовый автобус Людмила добралась за три минуты. Автобус, слава Богу, был на месте, но Владимира Трапезникова в нём не оказалось. Где его искать, было непонятно. Людмила огляделась и пошла в единственный в посёлке магазин, здесь же, на площади.
Когда она вошла, продавщица усмехнулась:
— К автобусу подходили. Володю ищете?
— Да. А вы его не видели?
— И вы бы его увидели, если бы внимательно в окно у автобуса посмотрели. Там он — нажрамшись и спит.
— И что — он уже никуда не поедет?
— Куда ему ехать-то? Он и ходить-то уже не может — столько выжрать!
— А сколько он выжрал? — автоматически спросила Людмила и тут же одёрнула себя: какая, собственно, разница?
Она ещё раз оглядела площадь — надежды уехать не оставалось никакой.
— А если пешком до станции через реку? — поинтересовалась она. — Это в какую сторону?
— Вообще-то прямо через площадь за последний дом. А там справа в кустах тропинка начинается. Но я бы не пошла — лёд на реке уже слабый. Провалишься — и поминай как звали.
— Спасибо.
Людмила уже всё решила для себя и, не прощаясь, вышла из магазина.
Тропинку девушка нашла быстро — она полого спускалась с холма и была широкой и накатанной.
«И вовсе ничего ещё нигде не тает! — успокоила себя она, оглядев плотный белоснежный снег без единого весеннего изъяна. — А раз здесь ещё ничего не таяло, значит и на реке лёд ещё плотный. Да и вообще, сколько во мне весу? Пятьдесят кило?».
Отбросив сомнения, она бодро зашагала вниз по утоптанному снегу.
«Ну, в конце концов, я дойду до реки, посмотрю на неё и решу, идти дальше или нет. Я же не самоубийца — подожду до завтра…». И тут на неё снова накатило.
«Я-то подожду до завтра, а мама? Пока я жру здесь тёти Ритины плюшки целых три дня, она там умирает, продолжая надеяться на то, что её любимая дочка наконец-то привезёт долгожданное лекарство. Лекарство, которое я должна была привезти ещё вчера, если бы выехала вовремя! Расслабилась! Ремиссия? Все знают, что рак непредсказуем — подтверждением тому срочная телеграмма, которую я получила вчера! Дура! Господи, какая я дура! У мамы есть единственный шанс. И если она не сможет его использовать из-за меня, я себе этого никогда не прощу! Никогда!».
К горлу подступили рыдания. Чтобы справиться с ними, Людмила бросила сумку в снег, уселась на неё и закурила. «Чёрт с ним, с этим ледоходом, — подумала она, — я перейду эту реку, даже если мне придётся прыгать с льдины на льдину как медвежонку по имени Умка. А если (тьфу-тьфу-тьфу) что-нибудь случится, то все будут знать, что я, по крайней мере, ПО-ПЫ-ТА-ЛАСЬ!».
Последнее рассуждение придало её решимости: «Господи, а что же это я рассиживаюсь. Времени, времени-то сколько?
Она соскочила с сумки, дёрнула молнию, та заклинила, она дёрнула ещё раз, содрала ноготь, не обращая внимания на кровь, выхватили из сумки мобильник: почти три часа. Поезд в половину пятого. Тётя Рита сказала, что ходу до станции минут сорок. Это летом. Значит, сейчас часа полтора. Успею. Обязательно успею!
Людмила подхватила сумку, повесила её на плечо и снова зашагала вниз.
«Вот ведь можешь, если захочешь! — вспомнила она любимую мамину присказку и невольно улыбнулась. — Я смогу, мама! Всё будет хорошо! Я верю!».
Последний поворот среди заснеженных кустов, небольшая ложбинка, подъём, и перед ней, наконец, открылась река. В этом месте она была не очень широка — метров сто пятьдесят, наверное. Вот только с ней было что-то не так. Что именно, она не определила сразу. Вроде река, как река. И только потом до неё дошло: при свете низкого зимнего солнца весь лёд блестел от талой воды.
Подойдя ближе, она увидела, что лёд на Оке уже пошёл небольшими трещинами и полыньями.
«Провалюсь, как пить дать, провалюсь!», — сердце тяжело ухнуло куда-то вниз, и тут же его вытолкнула обратно обжигающая волна стыда.
Она закрыла глаза, отдышалась и ступила на лёд, на удивление оказавшийся достаточно прочным.
Впечатление это, впрочем, оказалось обманчивым и, пройдя всего два шага, она почувствовала это в полной мере. Ступив на лёд, она поскользнулась. Левая нога поехала в сторону, она неуклюже взмахнула руками и медленно завалилась на бок, больно приложившись об лёд коленом.
От этой неожиданной нагрузки лёд затрещал, и от места, где она ударилась коленом, в сторону побежали мелкие предательские трещины.
Ботинки и джинсы Людмилы промокли мгновенно и насквозь.
«Хороша же я буду, когда сяду в вагон в насквозь промокшей одежде», — мелькнула мысль, но следом за ней пришёл страх.
Не вставая с четверенек, девушка развернулась и, волоча за собой сумку, медленно поползла к берегу.
«Господи! Я никогда в тебя не верила, но если ты есть, дай мне, Боже, возможность дойти до мамы! Я ведь не ради себя иду — ради неё! Может, я смогу её спасти. Так дай мне, Господи, возможность попытаться!».
Людмила сама не знала, откуда у неё появилась уверенность в том, что её поможет эта неожиданная молитва, и Бог услышит её. Она попыталась вспомнить слова «Отче наш», многократно слышанные ею в основном в художественных фильмах, но в голове крутилось только: «Отче наш, иже еси…».
Дальше этого дело не шло, но уверенность в том, что Богу важны не слова молитвы, а сам факт обращения к нему с искренней просьбой, придал девушке уверенности.
«Не за себя ведь прошу! Не за себя! Помоги, Господи!».
Людмила, цепляясь за кусты, неуклюже встала на ноги, в полной решимости повторить попытку, и заметила, что на реке что-то изменилось. Лёгкая и до сей поры почти незаметная дымка, стоявшая над парившей рекой, спустилась, и всё вокруг окутал не очень плотный, но, тем не менее, вполне ощутимый туман.
«Этого ещё мне не хватало!» — подумала девушка, глядя на противоположный берег, медленно исчезающий из виду.
Вокруг стояла мёртвая тишина, нарушаемая только звуками, производимыми самой девушкой.
«Как тихо!» — промелькнуло в голове мысль, и вдруг эту тишину нарушили звуки раздвигаемого кустарника.
Людмила повернула голову на звук и увидела, что в метрах ста вверх по течению, продравшись сквозь кустарник, на берег вышел человек в белом длинном плаще. Он помедлил мгновение, сделал пару шагов в сторону, как будто увидел лишь одному известную тропинку, и уверенно шагнул на лёд.
Людмила не могла разглядеть его во всех деталях — мешала сгустившаяся дымка, но было понятно, что дорога ему известна и ступает он по ней абсолютно спокойно.
«Вот бы и мне так! — отстранённо подумала девушка и тут же одёрнула себя, — Ты-то чего стоишь? Иди за ним немедленно! Если что — поможет!».
Она торопливо подхватила сумку и, поскальзываясь и хватаясь за ветки прибрежных кустов, устремилась к месту, откуда начал свой путь незнакомец.
Она очень боялась упустить его из виду. Ведь до него вверх по реке было метров сто, и он не стоял на месте. Однако, с трудом добравшись до того места, где человек в белом плаще ступил с берега на лёд, она увидела, что он не так уж и далеко от неё. До него по-прежнему было не более сотни метров.
Боясь упустить время, и не раздумывая больше понапрасну, она ступила в начало цепочки его следов и начала свой отчаянный путь через реку.
Придерживаясь его следов, она шла, стараясь попасть буквально «след в след», и тут что-то показалось ей странным.
Ей всегда было трудно купить в магазине модную обувь — мешал маленький размер ноги.
«Тебе, деточка, в «Детский мир» с твоим тридцать пятым!», — смеялись над ней продавцы. Шутки шутками, но это её злило и доставляло настоящие неудобства.
Теперь же, стараясь для безопасности наступать точно в следы незнакомца, она заметила, что они ненамного больше её собственных! К тому же, её собственный след был гораздо глубже!
Впрочем, ломать голову над загадкой времени не было, и Людмила решила, что подумает об этом, когда окажется в безопасности.
Отвлекшись от размышлений и подняв голову, она увидела, что незнакомец впереди тоже остановился, смотрит на неё и ждёт, что она продолжит движение.
«Как будто боится, что его следы поднявшийся лёгкий ветерок занесёт позёмкой, и я не увижу, где надо идти», — мелькнула мысль, и девушка продолжила путь.
Увидев, что Людмила снова пошла, человек в белом плаще повернулся и снова неторопливо двинулся к противоположному берегу.
Шёл он уверенно, почти по прямой, особо не выбирая дороги. Казалось, он идёт не по реке, на которой вот-вот двинется лёд, а по ковровой дорожке, которую перед ним услужливо расстелили.
Людмила ещё раз взглянула на него, потом опустила глаза и сосредоточилась на цепочке следов, стараясь идти по ней как можно более точно. Она заметила, что справа и слева от следов незнакомца змеятся небольшие трещины во льду и блестят полыньи, но, там, где он шёл, лёд был крепким и прочным, как в самые сильные январские морозы.
Опустив глаза под ноги, она и не заметила, как неожиданно упёрлась в какое-то препятствие. Оглядевшись, она с удивлением заметила, что стоит перед камнем, лежащим на берегу реки, и что, обойдя его, она окажется в начале тропинки, убегающей в лес вверх по пологому склону.
«Я прошла! Господи, спасибо тебе — я дошла!» — от радости на глаза навернулись слёзы.
Она постояла немного, пытаясь унять сердце, которое неистово колотилось от избытка адреналина, и посмотрела вперёд, отыскивая взглядом незнакомца, который так здорово ей помог.
Он по-прежнему был впереди метрах в ста. Стоял и вроде бы смотрел на неё, но из-за сгустившегося тумана она не смогла бы это сказать наверняка.
Когда она начала подниматься по склону, он повернулся и той же уверенной походкой двинулся вверх по тропе.
Поднималась она совсем недолго. Деревья расступились, и в каких-то трёхстах метрах она увидела блестящие железнодорожные пути и гостеприимно поднимающуюся над зданием небольшого вокзала дымку.
Людмила сунула руку в карман, достала мобильник и посмотрела на дисплей.
«Пятнадцать минут пятого. Не может быть! Я успела!».
Она оторвала глаза от телефона и посмотрела вперёд, отыскивая взглядом незнакомца. Он был уже довольно далеко, у самого здания станции. Ещё немного, и он повернул за угол, на перрон, и Людмила потеряла его из виду.
«Надо же поблагодарить человека!» — она подхватила сумку и почти бегом двинулась вперёд, чуть не поскользнувшись при этом.
Проделав остаток пути без приключений, она добралась до железнодорожного вокзала, завернула за угол и оказалась на пустом перроне.
«Где же он? Может быть, в буфет зашёл?», — она огляделась и увидела, что на маленькой станции вовсе нет никакого буфета, только светится в наступающих сумерках маленькое окошко кассы.
Торопливо подойдя к нему, она спросила у приветливо улыбнувшейся кассирши: «А в Питер я сегодня смогу уехать?». И чуть не задохнулась от счастья, услышав в ответ: «Да, конечно».
И только уже держа в руке корешок заветного билета, спросила:
— А вот человек здесь был — такой высокий, в белом плаще…Он куда пошёл? — спросила и натолкнулась взглядом на непонимающий взгляд приветливой кассирши.
— Да не было здесь никого уже часа два, а то и больше.
— Как же не было? Может, вы не заметили? Высокий такой, в белом плаще.
— Нет, девушка, не могла я не заметить. Вон, у меня весь перрон, как на ладони! Да и кто в такую погоду в белом плаще ходит? Воспаление лёгких получить?
— Спасибо. Наверное, мне показалось…
Людмила отошла от окошечка кассы и ещё раз, не веря своему счастью, оглядела билет на поезд, который привезёт её в Питер, к маме…
Сев в поезд, она уже не слышала низкого тяжёлого грохота, который раздался, когда лёд вскрылся и на Оке начался ледоход.
***
Иннокентий, молчавший всё время, пока Порфирий Александрович рассказывал эту историю, встал, вышел в коридор, порылся в карманах куртки, достал новую пачку сигарет.
Вернувшись, распечатал её, сел и закурил:
— Плохая у тебя история, Порфирий Александрович. Негодная.
— Это почему? — искренне удивился тот.
— А потому, что у любой истории должен быть конец, а ты её будто на полуслове оборвал. С мамой-то что случилось?
И огляделся вокруг, искренне недоумевая, почему все сидевшие на кухне смотрят на него, скрывая улыбку.
— Кеша, жену мою как зовут?
— Ну, Александра Валентиновна… — тут до него дошло. — Не может быть!
— Может, я, Кеша, десять лет назад как овдовел, так думал, что больше никого не встречу. Но, как говорится: «Человек предполагает, а Бог располагает». Вот так и встретились мы с Шурой случайно в скверике у больницы. Я там случайно оказался, а она выписку из истории болезни забирала.
— Значит, помог отвар, который Людмила привезла.
— Помог! Уж семь лет как помогает. Только какой был бы от него толк, если бы Людмиле тот мужику белом плаще не встретился. А может быть, то и не мужик вовсе был, а?
——————————————————-